Разница между страницами «Вече» и «Консенсус и анархия»

Материал из Rainbow-Wiki - радужная википедии
(Различия между страницами)
Перейти к навигации Перейти к поиску
м (1 версия импортирована)
 
ru>Littlemonstrichek
(Новая страница: «thrumb|left '''Предисловие к книге "[http://depositfiles.com/files/xyp2588ck КОНСЕНСУС: ПРИНЯТИ…»)
 
Строка 1: Строка 1:
'''Вече''' (общеславянское; от славянского «вЬтъ» — совет) — народное собрание в древней и средневековой Руси для обсуждения общих дел и непосредственного решения насущных вопросов общественной, политической и культурной жизни; одна из исторических форм прямой демократии на территории славянских государств. Вече (вечь, вечьие, веште, веще, иногда веце по  новгородскому выговору, происходит от одного корня со словом вещать — говорить) — древнерусское слово, которое означает народное собрание, сход с целью совещания.  
[[Файл:Consensus_book.jpg|thrumb|left]]


В основе решений вече лежал принцип единогласия. При принятии решений простого большинства не было достаточно; требовалось единогласие ("едиными устами", или "единодушно"). Вече созывалось, смотря по потребности, для решения известного вопроса и продолжалось до тех пор, пока данный вопрос не был улажен. Если одного дня было мало, Вече собиралось на следующий день и так далее, до принятия определенного решения. Новгородская история представляет примеры продолжительности вечевых собраний по одному и тому же делу до двух недель. Для созвания В. достаточно было ясно выраженной воли весьма небольшого числа людей: из новгородской истории известны случаи, когда вече созывалось по желанию только двух заинтересованных лиц. Но так как никто не обязан был являться на В., то, понятно, В. действительно могло состояться только тогда, когда народ желал совещаться о том или другом предмете. Способ созыва практиковался двоякий: через биричей (глашатаев), но чаще колокольным звоном; самый колокол назывался вечьником.
'''Предисловие к книге "[http://depositfiles.com/files/xyp2588ck КОНСЕНСУС: ПРИНЯТИЕ РЕШЕНИЙ В СВОБОДНОМ ОБЩЕСТВЕ]" Питера Гелдерлооса'''


Участниками вече могли быть «мужи» — главы всех свободных семейств сообщества (племени, рода, поселения, княжества). Их права на вече могли быть равными либо различаться в зависимости от социального статуса. Право слова имели все люди, но обыкновенно говорили лучшие люди, бояре и старейшины, а остальные слушали в молчании и только под конец выражали свое одобрение. В компетенцию вечевых собраний входил широкий круг вопросов — заключение мира и объявление войны, распоряжение княжеским столом, финансовыми и земельными ресурсами. Вечевой орган был многоступенчатым за счет предваряющих городское вече всенародных собраний концов и улиц. Кроме городских вечевых собраний, были так же вече в «пригородах» подчиненных главному городу городах и в селах. Традиции сельских сходов «всем миром» — общиной сохранялись до аграрной реформы Столыпина нач. XX века.
Современное общество учит нас подчиняться и не думая выполнять то, что сказано. Инициатива наказуема. В результате люди перестают думать самостоятельно и становятся роботами, которые выполняют приказы оператора. В такой ситуации принятие решений, в котором бы участвовали все люди, которых они (решения) затрагивают, затруднительно. В книге описывается процесс принятия решений, в котором участвует максимальное количество людей, а принимаемое решение одобрено каждым (или почти каждым) участником процесс принятия решений методом консенсуса.


'''Функции вече сближают его со скандинавским тингом.''' Тинг древнескандинавское и германское правительственное собрание, состоящее из свободных мужчин страны или области. Тинги, как правило, имели не только законодательные полномочия, но и право избирать вождей или королей. Тинг описан в труде историка Тацита «О происхождении германцев и местоположении Германии». На тингах рассматривались важные вопросы касавшиеся всех жителей общины или племени.
Читатель, прочитав название книги, может ужаснуться: «Как? Целая книга посвящена такой мелочи, как процесс достижения консенсуса?!» Нет, дорогой читатель, вовсе не мелочи. Ведь объяснение процесса достижения консенсуса это вовсе не просто «технология», вроде инструкции по пользованию пылесосом или холодильником. За этой «технологией», как за каплей воды, виден океан, и стоит целая анархическая философия.


"11. О делах, менее важных, совещаются их старейшины, о более значительных — все; впрочем, старейшины заранее обсуждают и такие дела, решение которых принадлежит только народу".
Дело в том, что '''едва ли не главная отличительная особенность анархизма''' (в отличие от других великолепных теорий и возвышенных учений, тоже сулящих свободу, равенство и братство — в далеком будущем)''' — это неразрывность целей и средств. Для анархистов путь к свободе лежит через свободу (а не через диктатуру), путь к равенству — через равенство (а не через иерархию), путь к братству — через братство (а не через конкуренцию). Для анархистов цель ни в коей мере не оправдывает средства. Напротив, средства уже несут в себе цель.''' Тот, кто прошел один шаг, прошел весь путь, поскольку «дорога в тысячу ли начинается с первого шага», учил самый древний анархист Лао Цзы.


Собрание открывали жрецы:
Но как пройти этот шаг? Сообщество анархистов должно чем-то отличаться от обычной буржуазной (или бюрократической) фирмы или от политической партии? Разумеется! Чем же? '''Именно стремлением привести «средства» в соответствие с «целями», стремлением согласовать «эффективность» результата с либертарностью его достижения, внешнюю переделку общества с внутренним преобразованием личности, желанием победить иерархические привычки, атомизацию и безответственность среди самих анархистов. Конечно, это непросто. Это требует — рефлексии своих и чужих поступков, наличия доброй воли, нонконформизма и умения мечтать, стремления к диалогу, порой затраты огромных усилий и огромного времени. Но игра стоит свеч. «Как» мы действуем, общаемся, организуемся, не менее важно, чем то, «что» мы делаем.'''


"Жрецы велят им соблюдать тишину, располагая при этом правом наказывать непокорных. Затем выслушиваются царь и старейшины в зависимости от их возраста, в зависимости от знатности, в зависимости от боевой славы, в зависимости от красноречия, больше воздействуя убеждением, чем располагая властью приказывать. Если их предложения не встречают сочувствия, участники собрания шумно их отвергают; если, напротив, нравятся, — раскачивают поднятые вверх фрамеи: ведь воздать похвалу оружием, на их взгляд, — самый почетный вид одобрения".
И жанр «планерки» на работе, и жанр партийного собрания не предполагают ни нашего активного участия, ни равноправия — но лишь ритуальной покорности. От нас ничего не зависит, кругом конкуренты, начальники и подчиненные. С годами это входит в плоть и кровь, становится привычным и единственно нормальным. Манипуляции, доминирование, вождизм, амбиции, с одной стороны, неспособность к диалогу, разобщенность, эгоизм, пассивность и безответственность, с другой стороны, — эти «милые» особенности нашего общества и культуры поведения его членов, вполне присущи и нам, анархистам.


Таги кроме законодательной функций имели и судебную функцию:
Все мы — дети иерархического, потребительского, сексистского, конкурентного общества. Значок с буквой А на груди, черное знамя в руках и проповедь революции на устах еще не превращают нас в свободных людей. '''Мы — такие же, как и все. С одним отличием. Мы осознаем это не как норму, а как невыносимую проблему, как социальную и нравственную болезнь, от которой хотели бы излечить себя и других. Сначала себя, потом — других. Но как? Как научиться действовать совместно, не подавляя никого, выслушивая каждого?'''


"12. На таком народном собрании можно также предъявить обвинение и потребовать осуждения на смертную казнь. Но и при более легких проступках наказание соразмерно их важности: с изобличенных взыскивается определенное количество лошадей и овец. Часть наложенной на них пени передается царю или племени, часть пострадавшему или его родичам. На тех же собраниях также избирают старейшин, отправляющих правосудие в округах и селениях; каждому из них дается охрана численностью в сто человек из простого народа — одновременно и состоящий при них совет, и сила, на которую они опираются".
Для анархистов люди — и не изолированные атомы, и не муравьи в муравейнике. Да, каждый из нас — звено в несправедливой системе порочных и бесчеловечных отношений, продукт этого чудовищного и больного общества. Но от каждого из нас зависит станет ли он «слабым звеном» в Системе. Как говорил Ж.П.Сартр: «Важно не то, что сделали из человека, а то, что он сумеет сделать из того, что сделали из него». Продукты, объекты и жертвы Истории, мы можем (хотя бы отчасти) стать и ее творцами, и субъектами.  


'''Анархизм начинается в личности, в ее свободе, бунте, несогласии играть по существующим правилам игры — но продолжается он уже в межличностном совместном действии, в творимой нами новой культуре и новой социальности. По словам Бакунина: «Быть свободным, и освобождать других»...'''


----
Лет двадцать назад один товарищ из Конфедерации анархо-синдикалистов (КАС), споря со мной, не раз вопрошал: «В конце концов, какая наша цель: освобождать других или самим освобождаться?» Вопрос казался ему риторическим, а ответ однозначным. Сейчас он, один из немногих анархистов СССР первой волны, до сих пор активно участвующий в борьбе, под влиянием печального и богатого опыта, думаю, менее однозначен в своем ответе на собственный вопрос.


'''Анархисты должны уметь мыслить целостно, мечтать радикально, и перенести акцент своих размышлений с законченной модели светлого общества будущего, как делали анархисты в «эпоху идеологий (ХIХ-ХХ века)», — ибо это и нереалистично, и нелибертарно (навязывать другим свой Город Солнца, созданный кем-то из головы и предписанный Жизни), — на перестройку собственных отношений и ролей внутри своего движения.''' Либертарные и, вместе с тем, эффективно работающие практики, альтернативные существующему дискурсы и ценности — лучшая агитация за анархию для «внешнего наблюдателя», чем расписанный до деталей проект анархической Утопии.


Политические традиции (от лат. traditio — передача) представляют собой форму трансляции от поколения к поколению политического опыта, обычаев, представлений, норм, ценностей, институтов. Передается из поколения в поколение то, что позволяет людям адаптироваться к условиям окружающей природной и социальной среды. На основе такой адаптации в течение длительных промежутков времени возникают специфические общности людей, которые называют этносами (от греч. etnos — народ). Этносы приспосабливаются к условиям окружающей среды посредством создания специфических стандартов поведения — стереотипов, которые передаются от поколения к поколению. Эти стереотипы постепенно меняются (модифицируются) вместе с изменением состояния окружающей среды в каждом новом поколении. Трансляция и усвоение стереотипов образует традиции. Усвоенные стереотипы отличают представителей одного этноса от другого.  
Все в этом мире взаимосвязано: общество и личность, глобальное и локальное, этика и политика, частное и публичное, внутренние экзистенциальные мотивы и внешние проявления активности, структурные изменения и новая культура повседневности. Конечно, вообще говоря, федерализм лучше централизма, консенсус лучше принятия решений большинством, но они сами по себе ни от чего не гарантируют и ничего не обеспечивают. '''Разумеется, никакие механизмы и процедуры (пусть тысячу раз либертарные) не могут заменить доброй воли, живого соучастия, такта, взаимного доверия, активности, братства и свободомыслия. Среди рабов тоже вполне может существовать консенсус — консенсус принятия рабства.'''


Политическая подсистема в рамках системы социального действия выполняет функцию целедостижения, поддержания определенного порядка совместной жизни людей, позволяющего им согласовывать свои индивидуальные и групповые действия и обеспечивать эффективное использование имеющихся в их распоряжении ресурсов. Политические традиции оказывают решающее воздействие на характер функционирования и трансформации институтов государства и гражданского общества. Политическая система любой страны может быть стабильной и эффективной лишь в том случае, если она создается и развивается в соответствии с политическими традициями этой страны, если она учитывает укоренившиеся в политическом сознании и поведении ее населения стереотипы. Все народы по-своему уникальны, уникальны и политические системы, создаваемые ими. Достаточно сравнить такие исторически связанные политические системы, как системы США и Великобритании, чтобы убедиться в правомерности данного утверждения. Политические институты должны формироваться (и реформироваться) с учетом политических традиций народа, иначе последний не сможет их освоить и применить для решения проблем своей жизни, точно так же, как эти институты не смогут получить поддержку народа при проведении того или иного курса. Попытки заимствования форм государственного устройства у других народов, как правило, заканчиваются неудачно.  
Все начинается с личности. По формуле Камю: «Я бунтую, следовательно, мы существуем», — от Я к Мы, от личного восстания к социальной революции и созданию подлинно человеческой реальности. Но личность, в свою очередь, встроена в некую систему отношений, связей, дискурсов, координат. И либертарные принципы Действия и организации могут поспособствовать нашему личностному росту, анархической перестройке общества (пусть на уровне микросоциумов), подобно тому, как авторитарные принципы сегодня блокируют их. Ведь с чего-то надо начинать изменять себя и мир — почему бы и не с этого? С тех вопросов, которые ставит эта чудесная книга: Какие мотивы руководят нами, анархистами? Как мы общаемся между собой? Как принимаем решения? Умеем ли мы слышать друг друга и договариваться? Все это — принципиально важно для нас, если личность неотделима от общества, этика от политики, логика от эмоций, цели от средств! Из этих размышлений, из этих отчаянных индивидуальных и коллективных усилий и практик, в конце концов, и рождается наша Анархия — не та, далекая, до которой, может быть, доживут наши правнуки, а та, близкая и манящая, которая и сегодня с нами — внутри нас, среди нас.


Демократические традиции России зародились очень давно. Население Киевской Руси, возникшей в IX в. н. э., унаследовало от славянского суперэтноса склонность сообща решать проблемы своей жизни. Византийский историк Прокопий Кесарийский в VI в. н. э. писал, что славяне «не управляются одним человеком, а живут в народоправстве (демократии), и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считаются общим делом». Воплощением этой традиции были народные собрания. Свидетельства сохранения этого института в древнерусском государстве повсеместно обнаруживаются в «Повести временных лет». Так, под 1176 годом содержится утверждение: «Новгородцы бо изначала и смольняне, и кыяне, и полочане и вся власти (волости. — Г.А.) яко же на думу, на веча сходятся».  
В конце концов, иерархическая организация движения, наличие «вождей» в нем, безответственность «массы» и фанатизм немногих, нетерпимость к инакомыслию — кажутся нам сегодня самыми простыми способами поведения (если не единственно возможными) только потому, что все мы — порождения этого отчужденного общества и его культуры.


В конце XII в. во всех славянских землях, образовавших Киевскую Русь, сохраняется отмеченный еще в VI в. Прокопием Кесарийским обычай сообща решать вопросы своей жизни на городских народных собраниях — вече. Название этих собраний произошло от слова «вет», которое означает уговор. От этого же слова произошло и название другого института — совета. Земский собор в XVI в. называли «советом всея Руси» (высший законосовещательный орган при российском императоре в XIX XX вв.), Государст венным советом (сейчас верхняя палата российского парламента называется Советом Федерации). Слово «дума» означает совместное обсуждение вопроса, совещание. С учетом этой расшифровки указанный выше фрагмент летописи можно интерпретировать следующим образом: во всех главных городах земель, входящих в древнерусское государство с начала его образования, действовали народные собрания, на которых горожане сообща обсуждали и решали вопросы своей совместной жизни. Какие вопросы, говоря юридическим языком, входили в компетенцию этих собраний? Известный исследователь Киевской Руси И.Я. Фроянов, подробно изучив значительный эмпирический материал, убедительно показал, что вече решало такие важнейшие вопросы государственной жизни, как объявление войны и мира, призвание и изгнание князей, выборы высших должностных лиц (посадника и тысяцкого), принятие законов, установление размера налогов, заключение межземельных договоров и др.  
'''Задумаемся: в чем наша сила в противостоянии Системе? Не в деньгах, не в массовости, но — в мотивации, убежденности, чувстве внутренней правды и братства, в осознанной решимости самим прожить свою жизнь.'''


Кто собирался на вече? Несмотря на весьма распространенную аристократическую трактовку этих органов, изучение многочисленных описаний вече в летописях свидетельствует о том, что на них кроме «бояр» и «мужей» всегда присутствуют «людье» — простолюдины. С другой стороны, не правы те, кто утверждает, будто по звону вечевого колокола на вечевую площадь бежали все желающие. Археологические раскопки свидетельствуют о том, что на вечевой площади могли разместиться только несколько сот человек, а население старших городов могло составлять несколько десятков тысяч человек. Анализ как отечественных, так и зарубежных источников, содержащих описание этих собраний, позволяет сделать вывод о том, что участниками веча были только главы семей (домохозяева). Это позволяет предположить, что на вече были пропорционально представлены все слои городского населения. Каким же образом действовали эти собрания?
Конечно, простых и, тем более, единственно правильных рецептов изменения мироздания и человека не существует. И автор книги не устает повторять об этом. Однако '''принятие решений консенсусом — такое же повседневное и нужное «упражнение в свободе», такая же «революционная гимнастика», как и тактика прямого действия (взрывающая логику представительства, законопослушности и власти), поскольку позволяет людям в повседневной жизни и борьбе день за днем преодолевать отчуждение и конкуренцию, распылять власть и лидерство среди многих, учиться культуре диалога и солидарности. '''


Древнерусский город делился на концы (родовые поселки, из которых он возник) и сотни. Каждое из этих городских подразделений имело свое вече, на котором для ведения текущих дел избирались старосты (кончанские и сотские). Эти старосты по должности входили в городской совет (совет господ). Например, в Новгороде, в конце XV в., совет состоял из 50 человек: кончанские, сотские старосты, посадник и тысяцкий, избранные в последний раз (степенные), а также все прежние посадники и тысяцкие. Это был элитарный орган, в который на протяжении длительного времени избирались представители одних и тех же знатных городских фамилий. От городского совета в значительной мере зависел ход веча, однако именно благодаря ему городская община подчиняла своей воле князя, а не наоборот, как после упразднения вечевой демократии (1478—1510) и включения территорий бывших городских республик в состав Московскогого сударства.  
'''Консенсусные принятия решений сохраняют единство в многообразии, координируют без подавления, достигают равенства разных людей без их унификации, способствуют самореализации личности в общем деле, превращают всех (или большинство) участников движения в лидеров без выстраивания постоянных иерархий.''' Все в нашей жизни связано: борьба с капитализмом и государством, социальные трансформации и изменения каждого человека, формирование новой этики и новых взаимоотношений. И в этой книге все это присутствует.


Интересный эпизод описан в 4-м томе «Истории государства российского» Н.М. Карамзина. Там приводится «ряд» (договор), заключенный в 1264 г. (уже при татаро-монгольском владычестве) новгородцами с князем Ярославом Тверским. В нем написано: «Князь Ярослав! Требуем, чтобы ты, подобно предкам твоим и родителю, утвердил крестным целованием священный обет править Новым городом по древнему обыкновению... (далее идет перечень условий правления)... Целуй же святый крест во уверение, что исполнишь сии условия; целуй не через посредников, но сам, и в присутствии Послов Новгородских. А за тем мы кланяемся тебе, Господину Князю». Эти и другие фрагменты летописей свидетельствуют о том, что князья в Киевской Руси даже в период ее распада не были единовластными правителями (самодержцами или автократами). Они были, по существу, наемными руководителями администрации, выполнявшими военные, судебные и полицейские функции в рамках полномочий и условий, предоставленных им договором, который они заключали с вечем.  
Данная книга — не проповедь апостола анархии, не рассказ о молочных реках с кисельными берегами, рассчитанных на идеальных людей, но и не техническая «инструкция по эксплуатации» людей-роботов (вне зависимости от их мотивов и целей). Она написана на основе богатого опыта американского анархического движения и сочетает реалистичность и высокий идеализм, конкретность и способность видеть за деревьями лес. Многое из написанного здесь мы и так знали, и даже кое-что применяли — но фрагментарно, хаотически, не рефлексируя. Полезно, что в этой книге все детально продумано, приведено в систему, осмыслено. Это не догма, а руководство к размышлению и действию, которое полезно прочитать, обдумать и применить.  


Как принимались решения на вече? В.О. Ключевский отмечает, что там «не было правильного голосования», т.е. поднятия рук и подсчета голосов «за» и «против». На основе изучения различных летописных источников можно предложить следующий вариант теоретической реконструкции процесса принятия решений на народных собраниях Руси. На вечевой площади все выборные должностные лица и рядовые домохозяева из всех слоев городской общины располагались, вероятнее всего, по концам и сотням — как жили и как шли на собрание. После объявления причины сбора все собравшиеся начинали обсуждать вопрос в своих кругах. Старосты городских сотен и концов постоянно ходили от этих кругов к находящимся в центре площади членам городского совета и обратно, обсуждая с ними условия согласия жителей своих районов города с предлагаемыми вариантами решения обсуждаемого вопроса. Совет собирал и согласовывал предложения всех городских подразделений. Каждая группировка собравшихся выговаривала для себя определенные условия своего согласия с тем или иным «проектом» решения. Вече продолжалось до тех пор, пока собравшиеся не приходили к согласию (пока все мнения «не сходились в одну речь») и в текст окончательного решения не вносились по правки, учитывающие интересы различных частей («партий») городской общины. После такого согласования не было никакой нужды поднимать руки и подсчитывать голоса «за» и «против», потому что все доводы сторон были учтены в процессе консультаций, а возражения сняты путем выработки компромиссного варианта решения обсуждаемого вопроса.  
'''В книге хорошо показаны те опасности, которые подстерегают нас, анархистов, на каждом шагу: Сцилла формалистики и Харибда хаоса, Сцилла догматизма и Харибда беспринципности, Сцилла «эффективности любой ценой» и Харибда организационного паралича. Либертарная культура, отразившаяся на этих страницах, включает в себя и размышления, и ценности, и привычки, и практики, и стиль общения, и формы организации.'''


Постепенное установление автократического режима не смогло полностью упразднить демократические традиции (привычку сообща обсуждать и решать все вопросы жизни). Прошло всего 40 лет после уничтожения Василием III последней вечевой республики, и его сын Иван IV через три года после венчания на царство (1550) вынужден был созвать первый Земский собор — высший орган сословного представительства, рассматривающий важнейшие общегосударственные вопросы.  
Читая эту интереснейшую книгу, я, как историк, вспомнил один яркий пример, свидетельствующий как о жизнеспособности обществ, принимающих решения консенсусом, так и об их «ахиллесовых пятах». Польша (точнее, Речь Посполитая) ХIV-ХVII веков. Ее политическое устройство современные официальные историки так и именуют (с глубоким отвращением и пренебрежением): «шляхетская анархия». Высший орган Речи Посполитой — Сейм шляхты (то есть дворянства) собирал сотни участников и руководствовался знаменитым принципом «либерум вето», то есть предполагал решение всех вопросов консенсусом всех участников. Да, порой это вело к неэффективности принятия решений, к тому, что какой-нибудь упрямый и гордый шляхтич блокировал весь механизм, и его приходилось уламывать всем сеймом. Но ведь это же работало, работало на протяжении веков: и в Польше не было централизованного бюрократического государства, не было деспотизма, и безвластные монархи, случалось, убегали от строптивых поляков...


Первоначально этот орган был расширенным вариантом прежней княжеской дружины и представлял собой по преимуществу совещание царских функционеров. Даже на избирательном соборе 1598 г. (избрание на царство Бориса Годунова) преобладало представительство по должности, а не по выбору: военно-служилое сословие из различных регионов (земель) — 52%, духовенство 22, бояре — 10, московское чиновничество 9, торгово-промышленное сословие — 7%. Может быть, именно из-за элитарности этого собора власть Годунова не стала легитимной для большинства жителей страны, началась многолетняя гражданская война, в которой, по мнению некоторых историков, погибло почти 50% населения.  
Вообще же консенсус возможен, прежде всего, в не очень больших группах, состоящих из доверяющих друг другу, знающих друг друга и стремящихся достичь взаимопонимания людей. Основа анархического движения и сообщества именно такие малые коллективы друзей и единомышленников, «группы близости». Именно эти коллективы и лежат в основе механизмов самоуправления, описанных в данной книге. Более высокий уровень координации федерации, взаимодействие между группами и сетями, регионами и странами, основанное на принципах делегирования и императивного мандата, — здесь почти не рассматривается.


Однако Земский собор 1613 г., на который были приглашены выборные представители всех сословий (всех чинов), положил начало новой правящей династии и спас тем самым монархию в России. Наибольший интерес представляет механизм работы этого собора. Собравшиеся в Москве избранные на местных сходах и съездах представители всех сословий государства долго совещались, рассматривая каждую из шести кандидатур на должность царя. В конце концов определили критерии выбора наиболее под ходящего претендента, «чтобы всем был люб», т.е. устраивал все соперничавшие в борьбе за власть группировки, и «чтобы был природным царем», т.е. связанным родственными узами с прежней правящей династией. В итоге остановились на Михаиле Романове, поскольку его назначение не усиливало одних в ущерб другим, а его дед, Никита Романов, был родным братом царицы Анастасии. После согласования этого предварительного выбора с представителями «всех чинов» Земский собор решил тайно выявить мнение всего народа. Для этого во все земли отправили гонцов, которые должны были доставить в Москву от каждой из них письменное заключение насчет того, кого они хотят видеть своим государем. На этой основе было принято окончательное решение. Таким образом, избрание главы государства было проведено на альтернативной основе и с учетом результатов своеобразного всероссийского референдума.
'''Все советы в книге даются в сослагательном наклонении. Ни один рецепт не может быть универсальным и не может заменить взаимного доверия и способности к (со)творчеству.''' При этом ненавязчивые советы автора книги своим читателям продуманы, детализированы, проиллюстрированы, обоснованы, сформулированы афористически и остроумно и приведены в систему. За ними ощущаются долгие размышления и богатый практический опыт. Принципиальность в главных вопросах не означает догматизма, точно так же, как гибкость и способность к ситуативному творчеству не означает беспринципности. Отстаивание своей позиции не означает нетерпимого фанатизма, а стремление к согласию с другими не означает конформизма. И предлагаемая читателю книга либертарна не только по сути, но и по духу, и по форме (часто ироничной и живой).  


Земский собор как политический институт был упразднен лишь в ходе реформ Петра I, способствовавших созданию системы неограниченного господства государственного аппарата империи (1721—1917). Власть императора (от лат. imperator — повелитель) опиралась не на поддержку и сотрудничество различных общественных классов и народов, а на силовые структуры: армию, полицию, жандармерию, тюрьмы, каторгу, с помощью которых обеспечивалось беспрекословное подчинение всего населения страны воле одного человека. Эта система была весьма эффективной в плане поддержания единого порядка в различных регионах страны, однако она не могла обеспечить согласование интересов разнородного населения этих регионов. Через 196 лет она пришла в такое непримиримое противоречие с повседневной жизнью подавляющего большинства населения, что, по существу, вынуждена была самоликвидироваться (отречение Николая II от престола) в феврале 1917 г.
Вовсе не обязательно, поддавшись «моде на консенсус», следовать всем рецептам и советам, предлагаемым в книге, или, тем паче, оформлять их в виде каких-то фиксированных «уставов» или «оргпринципов». Неформальность, гибкость, творчество, диалог, опора на «группы близости» основа анархической борьбы. Но хорошенько продумать и осмыслить то, о чем говорится на этих страницах, полезно любому анархисту, анархизм которого не сводится к крутой фразе или драке с полицией. Во всех случаях логика войны, иерархии и «достижения эффективности любой ценой» неизбежно несет в себе бациллы власти, мачизма, наличия экспертов и доминирует над логикой анархии. Но надо осознавать и минимизировать эти помехи и не выдавать исключительную ситуацию за норму, не выдавать нужду за добродетель. Лидерство ситуативное, временное, не должно закрепляться в традиции и фиксироваться в институтах постоянного «актива» и «начальства», пасущего анархическое «стадо».


Однако эти утверждения не совсем правомерны. Петровские реформы, как и реформы Ивана Грозного, означали разрыв только с демократическими традициями, а не со всякими политическими традициями вообще. Эти и последующие действия сохраняли и развивали традиции противоположного характера — автократические. Эти традиции связаны с верой населения России в особую роль главы государства. Автократия в функциональном плане означает единоначалие, без которого невозможно поддерживать порядок в государстве. В этом плане прав Иван Грозный, утверждавший в своих письмах к Андрею Курбскому, что именно многовластие погубило Киев скую Русь, что, когда в «каждом городе были свои начальники и правители», страна не могла мобилизоваться ни для отражения внешней агрессии, ни для решения внутренних проблем [Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Л., 1979. С. 134—135].
Нет смысла пересказывать книгу. Лучше прочтите ее — и, возможно, с учетом изложенных в ней советов нам, анархистам России, удастся хоть отчасти изжить кошмар бесконечных и бесплодных многочасовых собраний, нетерпимых склок «на уничтожение» оппонента, сделав обсуждения более мобильными, увлекательными и... либертарными!


Как уже отмечалось, спецификой России является взаимообусловленное сосуществование (симбиоз) автократии и демократии. В данном случае эти противоположные начала политической жизни порождают и поддерживают друг друга. В течение истории нашего государства демократия, не уравновешенная автократией, обычно превращалась в охлократию (власть толпы), а автократия, не уравновешенная демократией, — в деспотию (неограниченную единоличную власть). Обе крайности в конечном счете приводили к катастрофе полному разрушению несбалансированной формы государства. Ликвидация упомянутых выше земских соборов погубила империю в условиях династического кризиса 1905—1917 гг., когда не было органа, способного легитимировать новую династию, как это произошло в 1613 г. Полный отказ от монархии привел к вакууму власти (анархии) в период с февраля по октябрь 1917 г., в конечном счете погубил молодую российскую парламентскую демократию и породил культ личности Сталина.  
В завершение вновь вернусь к вопросу о соотношении целей и средств в анархизме. Что это значит — анархическая эффективность? Цель оправдывает средства? Тогда фюрерство, железная дисциплина и иерархия часто «эффективнее» анархических принципов решения вопросов. Один говорит — все подчиняются. Быстро, просто, привычно. Вот только если этот один исчезнет из движения (уйдет, будет перекуплен властью или убит) — движение рухнет, как стадо баранов, лишенное вожака. И подобные методы организации укрепляют в людях безответветственность и рабские привычки.  


Автократические традиции сформировали у населения привычку персонифицировать власть и делать ставку на сильных (эффективных) руководителей государства. Подобные руководители пользовались популярностью в России из-за низкой политической мобильности демократических институтов, которая в свою очередь была обусловлена качественной неоднородностью (этнической, культурной, религиозной, региональной) населения страны. С точки зрения классической западной модели либеральной демократии последняя вообще проблематична в подобных (фрагментированных) обществах. Однако, несмотря на это, в России возникли и в той или иной форме воспроизводились своеобразные демократические институты, обеспечивающие согласование многообразных интересов различных частей населения. В то же время эти институты не в состоянии обеспечить эффективность управления. Именно из-за качественного многообразия страны эту функцию могут осуществлять лишь единовластные правители. Поэтому демократическое движение России в ходе либеральной политической реформы возродило не только российский парламентаризм в форме Государственной Думы и Совета Федерации, но и легитимную автократию в форме всенародно избираемого главы государства — Президента. Краткая история этих институтов свидетельствует о наличии множества проблем в их взаимоотношениях, а также о том, что они могут успешно осуществлять свои функции только на основе взаимной поддержки.  
'''А многочасовые изматывающие анархические обсуждения на собраниях, создание рабочих групп, учет мнения каждого, осмысленность и мотивированность действий каждого участника движения — что это дает нам? То, что на любимый и неизбежный вопрос милиционеров на акции: «КТО У ВАС ГЛАВНЫЙ?», мы можем, не кривя душой, честно ответить: «ВСЕ ГЛАВНЫЕ!». И это немало.'''


[http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Sociolog/artem/04.php]
 
'''''Петр Рябов, 16 марта 2010 года'''''


[[Категория:Единогласие]]
[[Категория:Единогласие]]

Версия 23:11, 26 июля 2016

thrumb

Предисловие к книге "КОНСЕНСУС: ПРИНЯТИЕ РЕШЕНИЙ В СВОБОДНОМ ОБЩЕСТВЕ" Питера Гелдерлооса

Современное общество учит нас подчиняться и не думая выполнять то, что сказано. Инициатива наказуема. В результате люди перестают думать самостоятельно и становятся роботами, которые выполняют приказы оператора. В такой ситуации принятие решений, в котором бы участвовали все люди, которых они (решения) затрагивают, затруднительно. В книге описывается процесс принятия решений, в котором участвует максимальное количество людей, а принимаемое решение одобрено каждым (или почти каждым) участником — процесс принятия решений методом консенсуса.

Читатель, прочитав название книги, может ужаснуться: «Как? Целая книга посвящена такой мелочи, как процесс достижения консенсуса?!» Нет, дорогой читатель, вовсе не мелочи. Ведь объяснение процесса достижения консенсуса — это вовсе не просто «технология», вроде инструкции по пользованию пылесосом или холодильником. За этой «технологией», как за каплей воды, виден океан, и стоит целая анархическая философия.

Дело в том, что едва ли не главная отличительная особенность анархизма (в отличие от других великолепных теорий и возвышенных учений, тоже сулящих свободу, равенство и братство — в далеком будущем) — это неразрывность целей и средств. Для анархистов путь к свободе лежит через свободу (а не через диктатуру), путь к равенству — через равенство (а не через иерархию), путь к братству — через братство (а не через конкуренцию). Для анархистов цель ни в коей мере не оправдывает средства. Напротив, средства уже несут в себе цель. Тот, кто прошел один шаг, прошел весь путь, поскольку «дорога в тысячу ли начинается с первого шага», учил самый древний анархист Лао Цзы.

Но как пройти этот шаг? Сообщество анархистов должно чем-то отличаться от обычной буржуазной (или бюрократической) фирмы или от политической партии? Разумеется! Чем же? Именно стремлением привести «средства» в соответствие с «целями», стремлением согласовать «эффективность» результата с либертарностью его достижения, внешнюю переделку общества с внутренним преобразованием личности, желанием победить иерархические привычки, атомизацию и безответственность среди самих анархистов. Конечно, это непросто. Это требует — рефлексии своих и чужих поступков, наличия доброй воли, нонконформизма и умения мечтать, стремления к диалогу, порой затраты огромных усилий и огромного времени. Но игра стоит свеч. «Как» мы действуем, общаемся, организуемся, не менее важно, чем то, «что» мы делаем.

И жанр «планерки» на работе, и жанр партийного собрания не предполагают ни нашего активного участия, ни равноправия — но лишь ритуальной покорности. От нас ничего не зависит, кругом конкуренты, начальники и подчиненные. С годами это входит в плоть и кровь, становится привычным и единственно нормальным. Манипуляции, доминирование, вождизм, амбиции, с одной стороны, неспособность к диалогу, разобщенность, эгоизм, пассивность и безответственность, с другой стороны, — эти «милые» особенности нашего общества и культуры поведения его членов, вполне присущи и нам, анархистам.

Все мы — дети иерархического, потребительского, сексистского, конкурентного общества. Значок с буквой А на груди, черное знамя в руках и проповедь революции на устах еще не превращают нас в свободных людей. Мы — такие же, как и все. С одним отличием. Мы осознаем это не как норму, а как невыносимую проблему, как социальную и нравственную болезнь, от которой хотели бы излечить себя и других. Сначала себя, потом — других. Но как? Как научиться действовать совместно, не подавляя никого, выслушивая каждого?

Для анархистов люди — и не изолированные атомы, и не муравьи в муравейнике. Да, каждый из нас — звено в несправедливой системе порочных и бесчеловечных отношений, продукт этого чудовищного и больного общества. Но от каждого из нас зависит — станет ли он «слабым звеном» в Системе. Как говорил Ж.П.Сартр: «Важно не то, что сделали из человека, а то, что он сумеет сделать из того, что сделали из него». Продукты, объекты и жертвы Истории, мы можем (хотя бы отчасти) стать и ее творцами, и субъектами.

Анархизм начинается в личности, в ее свободе, бунте, несогласии играть по существующим правилам игры — но продолжается он уже в межличностном совместном действии, в творимой нами новой культуре и новой социальности. По словам Бакунина: «Быть свободным, и освобождать других»...

Лет двадцать назад один товарищ из Конфедерации анархо-синдикалистов (КАС), споря со мной, не раз вопрошал: «В конце концов, какая наша цель: освобождать других или самим освобождаться?» Вопрос казался ему риторическим, а ответ однозначным. Сейчас он, один из немногих анархистов СССР первой волны, до сих пор активно участвующий в борьбе, под влиянием печального и богатого опыта, думаю, менее однозначен в своем ответе на собственный вопрос.

Анархисты должны уметь мыслить целостно, мечтать радикально, и перенести акцент своих размышлений с законченной модели светлого общества будущего, как делали анархисты в «эпоху идеологий (ХIХ-ХХ века)», — ибо это и нереалистично, и нелибертарно (навязывать другим свой Город Солнца, созданный кем-то из головы и предписанный Жизни), — на перестройку собственных отношений и ролей внутри своего движения. Либертарные и, вместе с тем, эффективно работающие практики, альтернативные существующему дискурсы и ценности — лучшая агитация за анархию для «внешнего наблюдателя», чем расписанный до деталей проект анархической Утопии.

Все в этом мире взаимосвязано: общество и личность, глобальное и локальное, этика и политика, частное и публичное, внутренние экзистенциальные мотивы и внешние проявления активности, структурные изменения и новая культура повседневности. Конечно, вообще говоря, федерализм лучше централизма, консенсус лучше принятия решений большинством, но они сами по себе ни от чего не гарантируют и ничего не обеспечивают. Разумеется, никакие механизмы и процедуры (пусть тысячу раз либертарные) не могут заменить доброй воли, живого соучастия, такта, взаимного доверия, активности, братства и свободомыслия. Среди рабов тоже вполне может существовать консенсус — консенсус принятия рабства.

Все начинается с личности. По формуле Камю: «Я бунтую, следовательно, мы существуем», — от Я к Мы, от личного восстания к социальной революции и созданию подлинно человеческой реальности. Но личность, в свою очередь, встроена в некую систему отношений, связей, дискурсов, координат. И либертарные принципы Действия и организации могут поспособствовать нашему личностному росту, анархической перестройке общества (пусть на уровне микросоциумов), подобно тому, как авторитарные принципы сегодня блокируют их. Ведь с чего-то надо начинать изменять себя и мир — почему бы и не с этого? С тех вопросов, которые ставит эта чудесная книга: Какие мотивы руководят нами, анархистами? Как мы общаемся между собой? Как принимаем решения? Умеем ли мы слышать друг друга и договариваться? Все это — принципиально важно для нас, если личность неотделима от общества, этика от политики, логика от эмоций, цели от средств! Из этих размышлений, из этих отчаянных индивидуальных и коллективных усилий и практик, в конце концов, и рождается наша Анархия — не та, далекая, до которой, может быть, доживут наши правнуки, а та, близкая и манящая, которая и сегодня с нами — внутри нас, среди нас.

В конце концов, иерархическая организация движения, наличие «вождей» в нем, безответственность «массы» и фанатизм немногих, нетерпимость к инакомыслию — кажутся нам сегодня самыми простыми способами поведения (если не единственно возможными) только потому, что все мы — порождения этого отчужденного общества и его культуры.

Задумаемся: в чем наша сила в противостоянии Системе? Не в деньгах, не в массовости, но — в мотивации, убежденности, чувстве внутренней правды и братства, в осознанной решимости самим прожить свою жизнь.

Конечно, простых и, тем более, единственно правильных рецептов изменения мироздания и человека не существует. И автор книги не устает повторять об этом. Однако принятие решений консенсусом — такое же повседневное и нужное «упражнение в свободе», такая же «революционная гимнастика», как и тактика прямого действия (взрывающая логику представительства, законопослушности и власти), поскольку позволяет людям в повседневной жизни и борьбе день за днем преодолевать отчуждение и конкуренцию, распылять власть и лидерство среди многих, учиться культуре диалога и солидарности.

Консенсусные принятия решений сохраняют единство в многообразии, координируют без подавления, достигают равенства разных людей без их унификации, способствуют самореализации личности в общем деле, превращают всех (или большинство) участников движения в лидеров без выстраивания постоянных иерархий. Все в нашей жизни связано: борьба с капитализмом и государством, социальные трансформации и изменения каждого человека, формирование новой этики и новых взаимоотношений. И в этой книге все это присутствует.

Данная книга — не проповедь апостола анархии, не рассказ о молочных реках с кисельными берегами, рассчитанных на идеальных людей, но и не техническая «инструкция по эксплуатации» людей-роботов (вне зависимости от их мотивов и целей). Она написана на основе богатого опыта американского анархического движения и сочетает реалистичность и высокий идеализм, конкретность и способность видеть за деревьями лес. Многое из написанного здесь мы и так знали, и даже кое-что применяли — но фрагментарно, хаотически, не рефлексируя. Полезно, что в этой книге все детально продумано, приведено в систему, осмыслено. Это не догма, а руководство к размышлению и действию, которое полезно прочитать, обдумать и применить.

В книге хорошо показаны те опасности, которые подстерегают нас, анархистов, на каждом шагу: Сцилла формалистики и Харибда хаоса, Сцилла догматизма и Харибда беспринципности, Сцилла «эффективности любой ценой» и Харибда организационного паралича. Либертарная культура, отразившаяся на этих страницах, включает в себя и размышления, и ценности, и привычки, и практики, и стиль общения, и формы организации.

Читая эту интереснейшую книгу, я, как историк, вспомнил один яркий пример, свидетельствующий как о жизнеспособности обществ, принимающих решения консенсусом, так и об их «ахиллесовых пятах». Польша (точнее, Речь Посполитая) ХIV-ХVII веков. Ее политическое устройство современные официальные историки так и именуют (с глубоким отвращением и пренебрежением): «шляхетская анархия». Высший орган Речи Посполитой — Сейм шляхты (то есть дворянства) собирал сотни участников и руководствовался знаменитым принципом «либерум вето», то есть предполагал решение всех вопросов консенсусом всех участников. Да, порой это вело к неэффективности принятия решений, к тому, что какой-нибудь упрямый и гордый шляхтич блокировал весь механизм, и его приходилось уламывать всем сеймом. Но ведь это же работало, работало на протяжении веков: и в Польше не было централизованного бюрократического государства, не было деспотизма, и безвластные монархи, случалось, убегали от строптивых поляков...

Вообще же консенсус возможен, прежде всего, в не очень больших группах, состоящих из доверяющих друг другу, знающих друг друга и стремящихся достичь взаимопонимания людей. Основа анархического движения и сообщества — именно такие малые коллективы друзей и единомышленников, «группы близости». Именно эти коллективы и лежат в основе механизмов самоуправления, описанных в данной книге. Более высокий уровень координации — федерации, взаимодействие между группами и сетями, регионами и странами, основанное на принципах делегирования и императивного мандата, — здесь почти не рассматривается.

Все советы в книге даются в сослагательном наклонении. Ни один рецепт не может быть универсальным и не может заменить взаимного доверия и способности к (со)творчеству. При этом ненавязчивые советы автора книги своим читателям продуманы, детализированы, проиллюстрированы, обоснованы, сформулированы афористически и остроумно и приведены в систему. За ними ощущаются долгие размышления и богатый практический опыт. Принципиальность в главных вопросах не означает догматизма, точно так же, как гибкость и способность к ситуативному творчеству не означает беспринципности. Отстаивание своей позиции не означает нетерпимого фанатизма, а стремление к согласию с другими не означает конформизма. И предлагаемая читателю книга либертарна не только по сути, но и по духу, и по форме (часто ироничной и живой).

Вовсе не обязательно, поддавшись «моде на консенсус», следовать всем рецептам и советам, предлагаемым в книге, или, тем паче, оформлять их в виде каких-то фиксированных «уставов» или «оргпринципов». Неформальность, гибкость, творчество, диалог, опора на «группы близости» — основа анархической борьбы. Но хорошенько продумать и осмыслить то, о чем говорится на этих страницах, полезно любому анархисту, анархизм которого не сводится к крутой фразе или драке с полицией. Во всех случаях логика войны, иерархии и «достижения эффективности любой ценой» неизбежно несет в себе бациллы власти, мачизма, наличия экспертов и доминирует над логикой анархии. Но надо осознавать и минимизировать эти помехи и не выдавать исключительную ситуацию за норму, не выдавать нужду за добродетель. Лидерство ситуативное, временное, не должно закрепляться в традиции и фиксироваться в институтах постоянного «актива» и «начальства», пасущего анархическое «стадо».

Нет смысла пересказывать книгу. Лучше прочтите ее — и, возможно, с учетом изложенных в ней советов нам, анархистам России, удастся хоть отчасти изжить кошмар бесконечных и бесплодных многочасовых собраний, нетерпимых склок «на уничтожение» оппонента, сделав обсуждения более мобильными, увлекательными и... либертарными!

В завершение вновь вернусь к вопросу о соотношении целей и средств в анархизме. Что это значит — анархическая эффективность? Цель оправдывает средства? Тогда фюрерство, железная дисциплина и иерархия часто «эффективнее» анархических принципов решения вопросов. Один говорит — все подчиняются. Быстро, просто, привычно. Вот только если этот один исчезнет из движения (уйдет, будет перекуплен властью или убит) — движение рухнет, как стадо баранов, лишенное вожака. И подобные методы организации укрепляют в людях безответветственность и рабские привычки.

А многочасовые изматывающие анархические обсуждения на собраниях, создание рабочих групп, учет мнения каждого, осмысленность и мотивированность действий каждого участника движения — что это дает нам? То, что на любимый и неизбежный вопрос милиционеров на акции: «КТО У ВАС ГЛАВНЫЙ?», мы можем, не кривя душой, честно ответить: «ВСЕ ГЛАВНЫЕ!». И это немало.


Петр Рябов, 16 марта 2010 года